Наконец
наступила ОНА... предсмотровая суточная готовность. Военная истерия в
этот последний день выплескивается наружу во всей своей красе. Списки
личного состава переписывались по несколько раз, а форма одежды
доводилась до блеска. Войска строились, начиная с утра и по доброй
русской традиции к десяти утра не было ни одной небитой морды включая
лошадиные...
Недостатки устранялись на месте. То тут, то там валялись
подворотнички, клочья волос, плевки возмущенных долгим стоянием воинов.
Цветовая гамма плевков поражала изыском и простиралась от белого с
желтым отливом, до синего и даже красного цвета. Опытные офицеры, по
цвету и качеству оплеванности плаца, с точностью до часа определяли,
сколько часов на нем простояли подразделения.
В общем, все шло по
накатанной программе к развязке. Стало точно известно, что проверять
будет командарм. В офицерских кругах его называли дедом, и он с каждым
приездом все более оправдывал свое прозвище. Все знали, – генерал
делает неожиданные переходы в разговоре, любит поговорить с солдатами по
душам и на строевом смотре требует давно отмененные в вооруженных силах
офицерские зачетные книжки. Офицерские зачетные книжки это такие
маленькие блокнотики, в которые должны проставляться оценки за
контрольные занятия. На практике, эти занятия никогда не проводятся,
из-за вала нарядов, хозяйственных задач и необходимости поддерживать
боеготовность. Они проводятся фиктивно. На них выставляются фиктивные
оценки в журналах, на стенде успеваемости, в ведомостях сдачи зачетов, в
личных записных книжках и т. п. На эти занятия составляется расписание,
пишутся конспекты, иногда получаются и списываются боеприпасы. Рулит "театром" заместитель начальника штаба полка и проблем у него
хватает от и до. Оценки должны совпадать между собой, должны выводиться
проценты, уровень подготовки обязан неуклонно возрастать от месяца к
месяцу и не достигать при этом слишком высоких вершин. Учет боевой и
командирской подготовки – целое искусство очковтирательства. Всех
нюансов этой галиматьи объяснить невозможно... Простите за нудное
отступление, но я уверен, – где-то в генеральном штабе сидит вредитель,
придумывающий этот маразм для оправдания собственной необходимости.
Кстати на месте НАТО я бы хорошо оплачивал его труд.
Москвин
добросовестно заполнил свою зачетную книжку и подписался за командира
сам. Зачетки ведутся, начиная с нового учебного года, но, как правило,
после зимней проверки их теряют, пристраивают под блокнот для записей
или используют по непрямому назначению, в тех случаях, когда под рукой
ничего лучше нет. В конечном итоге, к очередной проверке, они
отсутствуют у 70% офицеров и их восстанавливают самостоятельно.
На
строевом смотре проверяли досконально. Строевой смотр – венец всему.
Высокие начальники осматривали офицеров, клерки по мельче – сержантов и
солдат. Самой большой удачей для любого проверяющего на строевом смотре,
было вычислить солдатика с вшами. Кто подзабыл, напомню, вши – это
такая передвигающаяся и кусающаяся перхоть. Такого солдатика сразу
выводили из строя, при людно раздевали, совали всем офицерам отловленную
вошь в рыло и топали ногами. Подразделению, конечно, сразу ставили
двойку. К счастью, в тот раз, от подобной напасти нас судьба уберегла.
Но от всего не подстрахуешься. К сожалению, командарм решил быть
сопричастным к празднику. Лично. Он проходил каждого офицера и в целом
не находил серьезных замечаний. Клерки с блокнотами шли сзади, ловя
каждое слово, и непрерывно шуршали ручками. Когда он добрался до
Москвина, то заметно скучал от отсутствия непоправимых недостатков.
Вызывающий взгляд и нагловатая улыбка Москвина его немного взбодрила.
Командарм остановился и принялся листать документы. В зачетной книжке
бросилось в глаза то, что она заполнена безобразно однообразным
почерком, одной ручкой и даже одинаковыми оценками. Москвин не утрудил
себя уточнением оценок и благородно выставил себе одни тройки. Когда
обнаружилось, что ноябрь и декабрь прошлого года стояли с годом текущим,
генералу все стало ясно, и он вызвал командира полка из строя. Через
пять минут он уже держал в руках журнал офицеров управления и сверял
оценки у остальных офицеров полка. Естественно к такому откровенно
полному маразму были готовы не все. Натыкаясь на очередную нестыковку,
командарм с ехидной, но счастливой улыбкой говорил командиру дивизии: –
Вы видите, что господа офицеры делают?! – и торжественно вручал
отобранную липовую зачетку красному Жубенко. Проверив большинство на
вшивость, он печально продолжил: – Так вот, чем вы занимались в течение
года... Зачем американцам Першинги, подполковник, когда у них есть ваш
полк? Командарм тяжело вздохнул, дескать, где же смена нам, старым,
проверенным кадрам и, поправив фуражку, побрел на трибуну. Командир
дивизии отстал, и стоящие рядом слышали, как он прошипел сквозь зубы: – Лучше бы ВЫ... бля... обосрались… строители... Дальше
все пошло, как и планировал командарм – наперекосяк. Строй уступом, не
молодцевато. Песни звучали тихо, без души и вообще стало ясно – проверка
на половину провалена, и выправить первое впечатление будет сложно.
Командарм был доволен своей бдительностью, стариковской
наблюдательностью и "порохом в пороховницах". Гражданские лица, не
усугубившие свой личный опыт службой в отдаленных гарнизонах, наивно
полагают, что решающее значение на проверке всегда имеют боевые зачетные
стрельбы. Спешу Вас огорчить – нет! Смотр – всему голова! Но надежда умирает последней... Теперь вся надежда Жбана оставалась лишь на отличную стрельбу. Проверка
продолжилась сдачей одиночной строевой подготовки и других предметов.
Полк сдавал предметы не хуже других. На следующий день предстояла сдача
Радиационной Химической и Бактериологической защиты. Сокращенно РХБЗ.
Жубенко волновался. Он все лично проверил и напугал подчиненных
вводными. Уточнив, что проверяющий, аж начхим армии и уделяет большое
внимание чистоте ОЗК и противогазов, командир лично проверил и ОЗК.
Чистотой командир оказался не доволен. Влепив взыскание Москвину,
потребовал объяснений. Москвин доложил, что не в состоянии заменить все
ОЗК, но офицерам управления в принципе запасы позволяют. Получив
команду, взял двух солдат и через два часа обменял всем управленцам их
Общевойсковые Защитные Комплекты. Желающих было много. После строевого
смотра никто не хотел подставляться, хотя офицеры понимали, что
выполнять нормативы в новых ОЗК будет сложно. Плащи были в тальке,
перчатки тоже. После воды, резиновые перчатки слиплись и надеть их было
затруднительно. Результат оказался плачевным. По чистоте средств
защиты полк отметили в лучшую сторону, но управление за выполнение
нормативов получило двойку, а значит и весь полк тоже. Новые пукли не
хотели застегиваться, перчатки надеваться. Норматив выполнило только
несколько человек, остальные не успели по времени. Полковой топограф
установил рекорд соединения, – за отведенное на тройку время, успел
одеть сапоги и перчатки. Была назначена пересдача. Жубенко скрипел
зубами и рвал все, что попадалось. Он орал. Страшно. Если перевести на
нормативное: "Все имеют право на тупость, но ВЫ – Москвин, им
злоупотребляете". На следующий день проходили смотры тыла, службы
войск, проверка техники. Особых нареканий они не вызвали. Все с
нетерпением ждали боевых стрельб. Полк всегда стрелял на хорошо и
отлично. Полигон был изучен давно, офицеры знали каждую кочку и
впадинку, как свои пять пальцев. Были, конечно, индивидуумы-легенды, но
их планировали отправить на огневые позиции и в наряды. Выезд
планировался после подъема соединения по тревоге, конечно внезапной.
Заранее определившись, кто нужен, а кто нет, начальник штаба не
артиллеристов поставил в наряды. Так Москвин заступил дежурным по полку.
Остальные недоделанные лейтенанты и старшие лейтенанты и пошли в
патрули, на КПП и в парк. Утром, как и ожидалось, внезапно
соединение подняли по сигналу "Военная опасность". Все офицеры прибыли
заранее и услышали команду в парке. Солдаты, получив оружие, на
автопилоте убывали согласно боевого расчета. Москвин усилил охрану
штаба и продолжал выдачу личного оружия офицерам. По иронии судьбы, в
наряд поставили самых бестолковых молодых солдат загадочной северной
национальности. Они были испуганы армейской жизнью до безобразия и
совсем недавно закончили курс молодого бойца.
После наведения
порядка бедолаги не спали, а до утра пытались выучить обязанности
дневальных по штабу – мыслей использовать этих… как специалистов на
огневой позиции ни у кого не возникла. Молодых поставили в наряд. Когда их командир дивизиона решил выдвинуться в парк, он наехал на одного чудотворца для профилактики: – Ты как стоишь на тумбочке! ТЫ! ЖОПА с ушами!.. ТЫ ЧТО! Ты же ЛИЦО ПОЛКА! "Лицо
полка" сразу приняло строевую стойку и прониклось собственной
важностью. Второго представителя молодого пополнения, командир дивизиона
кинул убирать свое расположение. По выходу их прямого начальника,
Москвин подождал минуту и сразу отменил все полученные ранее приказы.
Отдал свои. Более важные. Усилив вход в штаб одним представителем
Российской военной угрозы, Москвин научил его спрашивать у всех входящих
пароль, что солдат делал добросовестно. Второй по его приказу
отправился к дежурному по штабу, мучаться в туалете с тряпкой –
убывающие в парк натоптали... Когда на горизонте появился командарм
со своей свитой, все сразу рассосались. Все завертелось с дикой силой,
но где-то вдали. Свита состояла из командира дивизии, его замов, клерков
и прочих проверяющих.
Журбенко был предупрежден. Он стоял перед
штабом, как тушканчик перед норкой, резко оглядывая то сумку, то
планшет, то замирая в безысходной истоме от навалившегося недоброго
предчувствия. Вокруг – словно вымерло. Командарм шел от штаба
соседнего полка и был слегка раздражен. Раздражение выдавали руки и
жесты. Руки командарма – то пальцем указывали на объекты, то кулаком в
сторону отдельных командиров. Жесты смущали резкостью и взрывным и
эмоциями. Звуковое сопровождение отсутствовало из-за дальности
расстояния.
Процессия двигалась торжественно и долго. При подходе
командарм выдохся. Он молчал. У процессии каждый соблюдал свое строго
определенное место, даже лица имели нужное моменту суровое выражение. У
командарма раздраженно презрительное, у командира дивизии заискивающе
серьезное, у проверяющих клерков тяжелое с похмелья и с трагическим
налетом ужаса от неизбежности выполнения неблагодарного долга. Вяло пожав руку доложившему Жубенко генерал с ехидцей изрек. –
В этом полку офицеров и спрашивать не о чем не хочу. У них наверно
любой солдат обязанности лучше офицеров знает. Тут, на беду, ему и
попался на глаза трогательный юноша в каске на ушах, с автоматом в пол
своего роста и с неподдельным ужасом, застывшим в диких глазах. – Вот Вы, товарищ СОЛДАТ... доложите нам функциональные обязанности по тревоге! Генерал-лейтенант
подался поближе. Приготовился слушать – скрепил пальчики под животиком.
Он задумчиво наклонил голову, как старая овчарка и скучающе, словно
ожидая скверное чтение прекрасных стихов Пушкина, уставился в асфальт. Солдат замер. Переменился в лице и сглотнул слюну. Окружающие заметили, с каким трудом все это ему удалось. – ….ну… это. Пароль?! – неуверенно спросил он и сразу же обильно покраснел. – Вот! – поощрил командарм, – Вот! Правильно ССЫНОК… уже что-то, для этого полка почти достаточно... может еще, чего добавишь? Повисло ожидание. Командир полка, фиксируя наливающиеся яростью глаза командира дивизии, стал сладким голосом подпевать. –
Ну, доложите, Вас же инструктировали... не волнуйтесь... что Вам сейчас
говорил командир батареи? Это молодой солдат, – с потухшей улыбкой
доложил он генералу, еще не оперился...
Командир дивизии посмотрел
на Жубенко волком и тот замолчал. Если бы взглядом можно было убить,
Жубенко бы не выжил и, скорее всего командарм это убийство бы оправдал. Солдат
был близок к обмороку. Его взгляд метался от одного начальника к
другому. Он очень хотел помочь, очень волновался и чувствовал, что от
него сейчас много зависит. К своему сожалению, он не был уверен, что
сможет правильно пересказать свой инструктаж. Смысл инструктажа он
понимал, но боялся, полученные знания не верно сформулировать. В конце
концов, молчание затянулось до неприличия. Генерал, собрался уже, было,
пойти дальше… даже слегка махнул рукой, но… видимо это движение сыграло
для солдата решающую роль. Солдат решился. Обречено, и как бы извиняясь
за возможную ошибку, – жалко улыбнулся, и застенчиво, но торжественно
тихо сказал: –… ну… меня... это... ну... командир дивизиона...
ну... эта... инструктыровали... говорят... это... ну... не проеби
автомат... вообще м... ну… не потеряй в смысле… Солдат изобразил поиск
дальнейшей мысли и не поймав её закончил. Вот.
В слове
ИНСТРУКТЫРОВАЛИ бедолага, почему-то с трогательно жалостливой ноткой,
сделал ударение на букву "Ы", а затем, очевидно для надежности, выделил
"О" тоже. Все застыли... Один из сопровождающих, кажется, это был
командир дивизии, выронил свой блокнот и в наступившей тишине он
шлепнулся об пол неприлично громко. Солдат понял, что погорячился...
и сказал что-то не то... В его глазах мелькнул страх и недоумение...
Воин быстро обретал облик загнанной лошади на стадии однозначного
издыхания. Он побледнел, потом, словно желая что-то добавить еще, –
выпучил глаза, покраснел, набрал в легкие воздуха и вдруг, неожиданно
для всех, принял странное решение – ринулся в казарму. Напролом. По
дороге, продираясь сквозь свиту, он калечил форму её застывших
представителей автоматным стволом... даже командарма слегка зацепил...
сука...
Не ждите, уважаемые, эффектной развязки с человеческими
жертвами и расстрелом одного из героев. Дальше все происходило по
россейски просто и заурядно. Объяснительная записка Москвина и командира
дивизиона, ковер в кабинете командира дивизии для Жубенко. Не наказали
только бойца. Временно... Морду лица ему командир батареи набил позже…
когда все рассосалось. Этим же вечером, после короткого подведения
итогов в вышестоящем штабе, Москвин поймал командира и горячо извинился,
искренне поклявшись, что такой подлости даже он не планировал. Жубенко
находился в глубоком стопоре, и не только принял извинения, но и
покаялся в часто несправедливых претензиях к Москвину. Их бессмысленно
мучительная и длительная война внезапно закончилась, еще раз, подтвердив
всю бестолково сложную многогранность армейской службы на отдаленных
рубежах отчизны.
В дальнейшем командир сильно изменился, – стал
проще и спокойней. К боевой стрельбе нас со скрипом, но допустили. Ночью
после разборок, на полигоне, командир напился в хлам... Стрельбу
сдавали без него. Не смотря на трудности отпалились, как обычно –
хорошо. После проверки командир, по рассказам очевидцев, справедливо
переключил гнев на топика (нашего топографа). Не только из-за химических
нормативов. Вместо карт полигона, он получил в соединении и выдал
офицерам карты похожие, но местности находящейся далеко. Пришлось
стрелять с оставшимися двумя "нормальными" картами, передавая их по
цепочке. Повезло, что пронесло – проверяющие ничего не заметили. Еще
через пол года командир получил долгожданного полковника. А на той
проверке полк заработал законную тройку, в которой, кстати, никто и не
сомневался, – не станет же командующий армией, перед уходом на
заслуженный отдых, сам себе ставить двойку на проверке... он конечно
маразматик, но ведь не конченый дурак...
Убыть из Сковородино
мечтали многие, но удавалось это не всегда. Некоторые заменялись
несколько лет. Для отъезда в другой округ, нужно было прослужить на
Дальнем востоке 10 лет. Прослуживший именовался "заменщиком". Он мог не
потеть на службе и выбрать два округа для замены (основной и запасной).
Выбирали, как правило, – Московский и Ленинградский. Документы
отправлялись в штаб округа и, через пол года (исключительно перед самой
заменой), оттуда приходило встречное предложение – Чечня или Забайкалье.
Если офицер отказывался, то служил ещё год и ждал следующего сезона
замен. Очень удобно. Для государства. Некоторые так наматывали,
дополнительно, по 5 лет и более. Я решил не ждать неизбежного.
Воспользовался своим правом уволиться по окончанию контракта. Квартира у
меня уже была – в поселке Мулино Нижегородской области, так что
уволился я с чистой совестью...
В тексте много проблем с ошибками и запятыми. Но править некогда. Извините мое темное прошлое...
Футбол, политика, деньги и кошечка Фрося