Моя писанина

    В Вильнюсе я служил под руководством полковника Масхадова. Ему даже удалось немного подушить литовский свободолюбивый народ. В то время он был командиром артиллерийского полка, затем, через год стал начальником артиллерии мотострелковой дивизии. В связи с эти обстоятельством, хочу поведать свои впечатления о нём и пересказать впечатления других.
Масхадов всегда был очень корректным и спокойным.
Я никогда не видел его орущим или ругающимся матом. С его слов, в военное училище он попал, как нацкадр и над ним все смеялись. Писать и говорить на русском он умел очень слабо. Насмешки помогли. К выпуску из училища он так и не освоил русский в полной мере, зато практически в совершенстве овладел артиллерийско-стрелковыми премудростями.

Затем служил. Честно и добросовестно. Его подразделения всегда отличались высокой дисциплиной и настойчивостью в достижении цели. Службе он отдавался полностью. Постоянно придумывал разнообразные военные конкурсы для солдат и нестандартные задачи для офицеров. Чаще, чем регулярно, проводил артиллерийско-стрелковые тренировки и стрельбы. Не жалел бензина, машин и личный состав для выездов в поле. Для имитации разрыва снаряда, добился разрешения использовать гранатомет АГС-17. На занятиях, постоянно выставлял перед собой два отечественных микрокалькулятора МК-52 – программируемых с холодной памятью. Программировал и вводил в них данные весьма быстро и профессионально. По воскресениям, вместо редкого выходного, мог устроить строевой смотр, кросс и т.п.

Офицеры и солдаты на него не обижались. Считали, что спорить, а тем более бороться с ним бесполезно. Себе дороже. Однажды полк привлекли к проверке по физо. Все бежали кросс. Один из комбатов намедни вывихнул ногу и принес справку врача. На свою беду, ранее он хорошо бегал. Масхадов подозвал его и тихо спросил: "Ти понимаешь честь полька?". Комбат в очередной раз показал справку, объяснил, что врачи запретили… что нога ещё сильно болит и т.п. Масхадов, не перебивая терпеливо выслушал, оценил все неопровержимые доводы, помолчал, подумал… а затем ещё раз тихо спросил: "Ви меня не поняли… Ви понимаете честь полька?"...
Комбат побежал вместе со всеми...

Масхадов в город выезжал в форме. Считал что ему незачем стыдиться. Однажды к нему подошло несколько молодых качков похожих на бандитов, начали приставать и один плюнул ему в лицо. В ответ Масхадов  не сдержался и так двинул ему в челюсть, что продолжать дискуссию больше никто не захотел...

Кстати мы все ходили с табельными пистолетами. Даже в город, они постоянно были с собой. Пистолеты проверяли раз в неделю по понедельникам на плацу. А если офицер просил, ему выдавали и автомат (для жены), который офицер мог хранить дома, для спокойствия. Пистолет почему-то не давали, наверное что бы женщины их бы в город не брали с собой. Но, выдавали не всем, а только некоторым )))

Перед полигоном Масхадов любил устраивать смотры техники. Моим командиром дивизиона в то время был грузин – подполковник Мчедлишвили. За любое замечание от Масхадова он готов был убить. Недовольство Масхадова считал не только личным оскорблением, но и оскорблением всего грузинского народа. Масхадов всегда ставил дивизион Мчедлишвили в пример – говорил, что у него всё хорошо… там даже проверять нечего. Но всегда, в назначенное время, без задержек (которые обычно регулярно случаются у больших начальников), приходил и лично всё проверял, тщательно выискивая недостатки. Тяжело приходилось.

Не любил Масхадов цифры от "шестьсот до шестисот девяносто девяти". Нелюбовь к ним, тянулась, скорее всего, с училища. Он не всегда правильно выговаривал слово "шестьсот". Оно получалось "шицот". На всех стрельбах и тренировках он тщательно избегал данных цифр и редко давал цели на этом расстоянии. Однажды, во время боевой стрельбы, дальномерщиком был младший сержант, кажется Питтерсон. Эстонец. Во время засечки разрывов он докладывал результаты с неповторимым эстонским акцентом. Акцент демократично распространялся и на слово "шестьсот". Причем обзывал он это слово так же, как и Масхадов – "шитцот". Масхадов ходил, ходил, злился, характерно двигал плечами, сжимал губы и, наконец, выдал: "Вы что, товарищ сержант, меня передразниваете что ли?!" Сержант растерялся и пролепетал: "Ни...ккак нэт, тааварищь палковник этта я ттак разгавварриваю". В ответ, Масхадов, сдерживая гнев, прошипел: "Так Я разгавварриваю! Ти по-другому разгавварривай!".

Однажды, перед выездом на полигон Масхадов вызвал полкового комсомольца Колю и дал ему лично составленный список того, что необходимо срочно приобрести в городе. В списке были карандаши, бумага, ватман, линейки, стирательные резинки и прочие канцелярские принадлежности. На следующий день, Коля отправился и купил всё, кроме одного. В списке оно значилось, как "Хлома-ры". Коля значительно расковырял свои мозги, советовался с другими офицерами, но никто так и не сумел разрешить ребус Масхадова. Когда Коля прибыл на доклад к начальнику, то вернул ему список с пометками о покупках. Он показал на "Хлома-ры" и извинился, что "это" единственное, чего найти не удалось. Масхадов взял список, в свойственной себе манере, прочитал его на вытянутых вперёд руках, затем раздраженно бросил на стол и произнес: "Ви что, хломастеры не могли купить, что ли?!".

У подчиненных, отношение к Масхадову было неоднозначным. Некоторые его любили, некоторые не очень. Лично меня он устраивал и как человек и как командир. Именно благодаря ему, при выводе войск из Литвы, я поехал служить в Германию, а не в Забайкалье.
В моем личном деле есть решение аттестационной комиссии: «Достоин прохождения дальнейшей службы в Забайкальском военном округе». Благодаря Масхадову, она так и осталось записью в личном деле. У меня нет к нему неприязни. Светлая ему память!